Крылья Тура. Командировка [2 том, c илл.] - Олег Языков

Но, если группа мессеров подловит нашу пару или звено, то бить будут жестоко и озлобленно, быстро и четко перестраиваясь в высоте и падая оттуда на наши самолеты. Особенно немцы свирепствовали, если им удавалось отбить от строя штурмовика или поймать подбитый зенитками бомбардировщик. Вот тут уж они показывали себя во всей красе! Особенно – если штурмовик был одноместным, без стрелка сзади. А таких самолетов в штурмовых полках было еще немало.

Что интересно – оружие "Мессершмиттов" могло пробить броню "Илов" только при стрельбе менее чем со ста метров, и при прямом, или близком к прямому, угле пушечной трассы месса по отношению к броне штурмовика. Иначе снаряды отлетали горохом. Эти рикошеты были хорошо видны, между прочим. Даже бронестекло илюши снаряды немецких истребителей не пробивали. Так что мы часто замечали, что мессы буквально "присасывались" к штурмовикам сзади, как пиявки какие, и висели у них за хвостом, упорно поливая снарядами заднюю бронеперегородку, за которой был бензобак. Бронеспинку штурмовика 15 и 20-мм снаряды пушек мессеров практически не брали…

В таких ожесточенных атаках немцы иногда теряли осторожность и забывали поглядывать назад… За что мы их и жестко наказывали. А к илюшам со стрелками немецкие летчики, надо сказать, близко не любили подходить. Они обычно как? Просвистят на повышенной скорости, стрельнут метров с четырехсот, и вверх! А что ты "Илу" одной очередью с 400 метров сделаешь, когда они, бывало, приходили к себе на аэродромы, с сотней-другой пробоин в крыльях и фюзеляже? И весь бронекорпус в щербинках и вмятинах от попаданий пуль и снарядов авиационных пушек.

Так вот. Мы, значит, тоже отметили, что немцы жестче стали драться, старались "держать удар". По сути, речь сейчас шла об одном – кто станет "хозяином воздуха", кто в дальнейшем будет диктовать противнику свою волю…

Фашисты ясно понимали, что возврата к той воздушной войне, периода 41–42 годов, в которой они себя чувствовали королями, уже не будет. Наши летчики получили новую технику, приобрели бесценный боевой опыт и навыки. Обновилась и тактика, наладилось боевое управление авиацией. И все! Немцы покрутили носами и поняли – "Нам конец…"

А не хотелось ведь, ох, как не хотелось! И колыхнулась волной ярость отчаяния – только за возможность хоть на мгновенье вновь почувствовать себя сильными, умелыми, грозными асами Люфтваффе, они сейчас и грызлись ослабевшими, сточенными в боях и прореженными нашими летчиками зубами… Но кусались они еще ожесточенно и смертельно… Воевать немцы умели всегда.

А вот у наших пошел какой-то сбой в боевом управлении воздушными силами… Не смогло командование воздушных армий создать даже не перевес, а простое равенство сил в воздухе. Вопреки требованию приказа, наши подходили к линии фронта максимум парой звеньев истребителей. Ну, в редких случаях – эскадрильей. А противостояли им группы немецких бомбардировщиков штук по сорок-пятьдесят, да еще под прикрытием 20–30 истребителей. Вы представляете – какой длины должна быть колонна из пятидесяти, скажем, самолетов? И что делать в этой ситуации нашему десятку истребителей? Только заорать в жуткой ярости: "Бей фашистов!" — и без оглядки бросаться на врага!

А когда боевая ярость застилает тебе глаза кровавым занавесом, да еще на тебя наваливается эта чертова перегрузка, да еще у тебя это четвертый вылет, да все предшествующие три были с воздушными боями, то…

То ты не замечаешь, как скупым, отточенным маневром, с высоты, от солнца, безжалостными и безразличными к жизни человеческой крылатыми ангелами смерти, тебя сзади настигает пара "Мессершмиттов-109G6". Может быть, ты еще услышишь глухой бой 30-мм пушки месса за спиной, ощутишь, как под ударами снарядов задрожит твой истребитель, как он жалобно закричит от боли рвущимся металлом, задерет нос в попытке уйти туда – в голубое, чистое и прохладное небо… Может, в затуманенное от ран сознание еще пробьется чей-то крик в наушниках: "Девятка! Горишь, прыгай, прыгай…" – но нет уже сил поднять руку, сбросить фонарь… И вот ты, повиснув на привязных ремнях, видишь, как пламя вырывается из-под приборной доски, и сначала робко, украдкой, касается колена… руки… пробует тебя на вкус… А потом – торжествующим ревом горящего авиационного бензина обнимает тебя в кабине падающего истребителя и рычит: "Мой! Мой! Теперь ты мой!" И это короткое объятие – на всю оставшуюся тебе жизнь… На несколько секунд, пока Мать – сыра земля не примет тебя в свои объятия, спасая от жгучей боли и обиды – "Мне больно, мама… Как же мне больно!" Спи, сынок, уже все… Спи, мой родной…

Я зарычал в бессильной ярости. Я не успел – фашисты ударили, и теперь Лешка Скворцов – командир звена из соседнего полка, падал в горящей "лавочке" на курскую землю. Сама земля под нами, казалось, ходила волнами и дрожала. Ее рвали разрывы бомб и снарядов, топтали тяжелые туши фашистских танков. Но смотреть за горящей каплей Лешкиного самолета было некогда – сощурив глаза, я искал взмывшую на солнце пару его убийц.

Левым боевым разворотом я рвался в высоту. Вот они! Немцы, выйдя из атаки, спокойно разворачивались и готовились снова упасть в клубок дерущихся ниже нас самолетов. Под нами, на высоте до двух тысяч метров, все было затянуто дымом пожаров и пылью от разрывов снарядов. Танки разматывали за собой либо длинные пылевые шлейфы, либо – дымные, пронизанные оранжевыми языками пламени. Самолеты хаотично выскакивали из клубов дыма, стреляли и снова исчезали в пылевых облаках. Крутился непонятный и быстро меняющийся воздушный бой.

— Внимание всем! Усилить осмотрительность! В воздухе группа фашистских асов! "Молнии" – прикрывайте наши самолеты, держитесь с превышением.

Пара, убившая Лешку, заметила нас с Василием, и, не спеша, стала затягивать нас на высоту. Знают, гады, что тысячах на шести преимущество перейдет к ним! Ага, перешло бы… Но не сейчас.

— Вася, не дергайся, не пугай клиента… Пусть потешатся… Иди за мной на двухстах.

Все же великолепная у третьяка скороподъемность! Две пары истребителей устремились ввысь, к условной ленточке финиша нашей гонки… Кто первый – тот и будет жить. А кто не успел, тот, извините, — опоздал! Только так, и никак иначе…

Пять тысяч… Еще, еще… Пять пятьсот. Хватит! Мессы ниже, они в растерянности… Все еще пытаются лезть вверх, и не понимают, почему они отстали от советских истребителей. А вам уже давно надо было удирать, но – теперь уже поздно!

Я убрал обороты и резко положил истребитель на крыло. Чуть ниже и сзади мой маневр повторил ведомый. До мессеров в серо-желтом камуфляже – метров восемьсот. Разворот завершен, мой Як начал набирать скорость. Я чуть дал газку – истребитель метнулся вниз, туда, где бестолково растопырились два пятнистых хищника.

Вот они сообразили, что через мгновение их будут убивать. "Мессершмитты" как-то резко, судорожно, опустили носы и выжали максимальные обороты. Уже слышен неприятный свист их моторов. Но – ничего не происходит мгновенно. Им не хватило долей секунды.

— Вася – бей заднего!

Очередь, вспышки разрывов на крыле и кабине вражеского самолета. Отлетает отбитое крыло, я проскакиваю месса, а он, ускоряя вращение вокруг своей оси, проваливается вниз. Если летчик и жив, он не сумеет выпрыгнуть. Самолет просто не отпустит его от себя… Чуть накренив истребитель, я секунду-другую наблюдаю за падающим самолетом. Вижу, как горит и падает ведомый немецкого аса – его зажег Василий. Тысячах на трех, под нами, замечаю звено мессеров, идущее вытянутым пеленгом.

Какой-то не очень характерный для фашистов строй. И раскраска самолетов не такая, как у немцев. Более яркая и насыщенная, зеленых и коричневых тонов.

— Вася, атакуем! — падая на эту четверку, я вспоминаю информацию офицера разведуправления армии – здесь, под Курском, на стороне немцев воюет эскадрилья испанских и эскадрилья венгерских фашистов. Кто-то из них… Ну, будем знакомы!

Тяга убрана почти на "ноль", а скорость все равно нарастает слишком быстро. Это может быть опасным. Приходится чуть отвернуть, чтобы погасить скорость, и, заодно, занять более выгодную для атаки позицию.

А эта четверка, в незнакомой раскраске и с какими-то желтыми рисунками на капоте, расходится, чтобы атаковать пару наших "Яков". Не вижу номеров!

— Всем – смотреть хвосты!

Предупрежденные мной "Яки" вильнули и вышли из-под атаки, мессера разочарованно пыхнули дымком, на форсаже пошли вверх левым боевым разворотом, и нарвались прямо на наши с Василием дружеские объятия.

Очередь, другая. Есть! Атакованный месс смертельно ранен. Он, дымя, рванул было вверх, но, не завершив петли, сорвался в штопор. Готов! Василий тоже пробил своего. Он стрелял по кабине, и теперь месс с убитым пилотом нелепо закувыркался вниз.

— За мной! — я огляделся по горизонту. Истребители еще сновали вокруг рассерженными шмелями, но накал боя потихоньку затухал. Яки и Ла-пятые вытесняли немцев с места воздушной схватки. Противник не смог переломить ее ход в свою пользу…